Седьмая неделя по Пасхе

посвящена памяти великих церковных иерархов и богословов, собравшихся в 325 г. в пригороде Константи¬нополя, Никее, для ре-шения важнейших вопросов христианского вероучения, волновавших тогда умы людей. «Собор» (греч. Сюнодос, Синод, лат. Congressus) – значит буквально «сход¬ка», «собрание». Сейчас его назвали бы «Всемирным конгрессом», потому что в то время пределы «Вселенной» (Экумены) совпадали с границами Римской империи.

Предыдущие недели Пасхального цикла были связаны с событиями евангель¬ской истории, завершившейся Вознесением. Близок День рождения Всемирного Царства, и сейчас, предваряя его празднование, нам предлагают почтить память тех, кто отстоял главную истину нашей веры и спас Христианскую Церковь в переломный момент ее бытия.

В начале IV в., после окончания почти трехвекового периода гонений, Цер-ковь обрела свободу проповеди и богослужения. Много¬численные языч¬ники, следуя примеру римского императора Констан¬тина I Великого (306-337), стали переходить в христианство, и, поскольку единого церковного вероучения еще не существовало, учения отдельных христианских богословов захватывали иногда зна¬чительную часть населения. Одним из них стало «арианство», назван¬ное так по имени Ария, ученого священника из Александрии Египетской (†336 г.).

Арий думал так: Второе Лицо Святой Троицы, Сын (Слово, греч. Логос, в земном воплощении – Иисус Христос), может быть назван Богом; но Он не одной природы с Первым Лицом (Богом Отцом), – не «единосущен» Ему и не «равночестен». Согласно его доктрине, Сын отделен от Отца непреодолимой онтологической пропастью, будучи, как и весь мир, Его творением, хотя и особым, избранным Творением, Посредником между Богом и миром. Высший Бог – Един и непостижим, а Христос, живший на земле, страдавший, распятый, погребенный и воскресший, – Второй Бог, или Малый Бог.

Вчерашним язычникам учение Ария казалось понятным и здра¬вым. Его поддерживали некоторые императоры, и в течение IV столе¬тия арианство не без успеха боролось за положение господствующей религии Империи, особенно на Востоке. Лишь право¬сла⬬ный Рим почти не был затронут этой ересью.

Более того, на протяжении нескольких десятилетий православие каждого восточного иерарха удостоверялось его церковным общением с папой Римским. Так, св. Афанасий Александрийский (см. иллюстрацию), главный оппонент Ария, пять раз отправлявшийся в ссылку за свои убеждения, находил себе прибежище и опору в Риме. Только на II Вселенском соборе, в 381 г., арианство потерпело окончательное поражение (хотя долго еще оставалось официальным исповеданием некоторых варварских королевств, возникших на обломках Западной Римской империи).

Арий, монах и серьезный богослов, совсем не был тем лубочным «еретиком-злодеем» и врагом Церкви, которого, согласно нелепой легенде, святитель Николай, архиепископ Мир Ликийских, будто бы удостоил во время соборных прений пощечины (видимо, уступая ему теоретически!). Нет, он радел об истине (как он ее понимал) и вел себя честно и достойно: не побо¬яв¬шись императорского гнева, он отказался отречься от своих убеждений (хотя бы притворно, ради спасения) и не подписал соборное определение, как это сделали многие его вчерашние сторонники, – за что был осужден и отправлен в ссылку.

Особенности философствования Ария во многом определялись его принадлежностью к очень авторитетной тогда Антиохийской богослов¬ской школе (воспитавшей, кстати, св. Иоанна Златоуста и многих других выдающихся богословов). Арий искренне верил в то, что ему удалось найти точные формулировки и правильно выразить взаимоотношение Лиц Святой Троицы, разрешив неустранимое с точки зрения «здравого смысла» противоречие в учении о безусловном Единстве Бога, пребывающего одновременно в Трех Лицах. В Одного Бога или в Трех Богов верят христиане? Этот вопрос-нарекание со стороны язычников вовсе не был праздным в то время (впрочем, и сейчас).

Трагедия Ария, как и трагедия других ересиархов-реформаторов (не толь¬ко в сфере религиозной!) состоит в том, что они всерьез считают свое единичное мнение безусловно истинным, способным раз и навсегда разре¬шить те или иные противоречия религиозной или социальной жизни и тем «облаго¬детельствовать человечество». В своем ослеплении они забывают, что великие тайны мира (тем более – мира Божественного) имеют общечелове¬ческий, «соборный»(!) характер. Процесс их раскрытия и усвоения бесконечен.

Термин «ересь» переводится как «выбор», «избрание», то есть означает склонность, расположение и предпочтение чего-то одного ради отказа от многого другого. «В слове "ересь", – замечательно поясняет русский мыслитель о. Павел Флоренский, – содержится понятие односторонности, какого-то прямолинейного сосредоточения на одном из многих возможных утверждений. Православие вселенско, а ересь – по существу своему партийна . Дух секты есть вытекающий отсюда эгоизм, духовная отъединенность: одностороннее положение ставится на основание безусловной истины...» (Столп и утверждение истины. М., 1914, с. 161).

Учение Ария отрицало то главное, ради чего воплотился и пришел на землю Сын Божий: «Бог стал Человеком, чтобы человек мог стать богом», – сказал еще во II столетии св. Ириней, епископ Лионский. Существо «спасения» состоит в том, что ни ангел, ни какое-то Высшее Создание, но Сам Бог умалился, чтобы быть одним из нас. Он принял действительную человеческую плоть, Он стал подобен нам во всём, кроме греха; Он до конца – даже до смерти! – отдал Себя людям, чтобы люди смогли реально, а не в мечтах, приобщиться к Его Божественной жизни. Через это каждому человеку дарована потенциальная способность к бес-конечному совершенствованию и богоуподоблению (обожению), которое зримо открывают нам люди, именуемые «святыми». Христос хотел, чтобы человек уже здесь, на земле, ощутил дыхание Вечности, и Он дал ему для этого все.

Отвергнув учение Ария, Никейский Собор утвердил истину равенства природ Бога Отца и Бога Сына, их единосущие, и тем отстоял самое дорогое в христианстве – Боговоплощение, Богочело¬вечество. И это не отвлеченная «теорема» философствующего ума, будто бы не имеющая отношения к так называемой «реальной» жизни, но живая Истина, выстраданная двухтысячелетней историей христианства, быть может, самая конкретная и «практическая» из всех, открывшихся нам во Всемирной истории.

Ю. Рубан